Кто и как подготовил Чернобыль
28-04-2011, 09:42 // Источник - Валерий Поляков
Почему через 20 с лишним лет возникает потребность поставить вопрос таким образом и ответить на него? Во первых Чернобыльская катастрофа – это не рядовое событие, во вторых произошло оно в эпоху тоталитарного коммунистического режима, когда процветала вседозволенность чиновников, погубивших самих себя и страну в целом. Анализируя причины Чернобыльской аварии, представленные в отчете Правительственной комиссии СССР МАГАТЭ, приходишь к выводу, насколько этот отчет пропитан ложью, стремлением переложить ответственность с больной головы на здоровую. Основным виновником трагедии назначается эксплуатационный персонал атомной станции, при этом с этих людей была взята подписка о не разглашении событий, фактов той роковой ночи. Круто – обвинить людей и лишить их возможности защитить себя. Поэтому в отчёте МАГАТЭ представлять аварию можно как угодно – оппоненты нейтрализованы.
Была и вторая причина у советских учёных скрыть истинные причины аварии. Масштабы трагедии велики и мировое сообщество могло потребовать от СССР прекратить эксплуатацию ядерных реакторов Чернобыльского типа, ввиду их повышенной эксплуатационной ядерной опасности. С этой целью авария на Чернобыльской атомной объяснялась с позиций идентичности аварии на Американской атомной в Пенсильвании на Тримайл Айленд.
Можно ли сравнивать эти две аварии. Уверенно утверждаю, нельзя. Это не только разные реакторы по конструкции, по эффектам реактивности, но самое главное – это реакторы двух разных государств. Там людей эвакуировали из опасной зоны, когда возникла только предпосылка к аварии, у нас же после взрыва, когда горели топливо и графит, при этом топливо радиоактивно распадалось, на улицах играли дети и люди шли на Первомайскую демонстрацию. В Пенсильвании даже не было взрыва активной зоны реактора, в Чернобыле был. На Тримайл – Айленд действительно прекратился теплосъём с активной зоны реактора и реактор был остановлен. Но за счёт остаточных тепловыделений образовывался пузырь гремучей смеси и сдувался в результате проводимых мероприятий, правда, он тоже мог в любой момент взорваться, но у них была возможность с ним бороться. У нас же, реактор до самого взрыва находился на мощности, равной мощности остаточных тепловыделений американского реактора , и в нашем варианте циркуляция теплоносителя через активную зону реактора осуществлялась 8-ю циркуляционными насосами и прекратилась только после взрыва реактора – насосы естественно каветируют, то есть прекратят охлаждение активной зоны, после разрушения контура циркуляции в результате взрыва. В Америке на атомной станции готовились к взрыву, у нас реактор эксплуатировался в штатном режиме, именно в том режиме, который был рекомендован институтом Курчатова. – так он эксплуатировался много лет, и ни у кого и в мыслях не было, что он может взорваться. После взрыва эксплуатационный персонал кричал во весь голос, что они делали всё правильно, что они не понимают , почему так произошло?
Всё по порядку. Персонал обвинили в том, что он вывел из действия защиту реактора по превышению мощности. Утверждаю, что эту защиту вывести из действия нельзя, , так как вывод указанной защиты равносилен срабатыванию защиты на реакторе – то есть его нельзя эксплуатировать, выводы Правительственная комиссия СССР не выдерживают никакой критики. Вот для чего нужно была подписка о не разглашении ситуации на реакторе. По факту, как я предполагаю, была выведена локальная защита по превышению мощности, без которой десятки советских реакторов несколько лет успешно эксплуатировались без взрывов. Особо обращаю внимание на то обстоятельство, что поднимать мощность Чернобыльского реактора с той топливной загрузкой после останова с любой мощности, без вывода локальной защиты по превышению мощности нельзя, а как следствие нельзя и обвинять персонал станции в отключении этой защиты. Из этого следует, что при наличии защиты по превышению мощности любое незначительное снижение расхода через реактор, привело бы к его остановке по превышению мощности из – за положительного парового эффекта реактивности. Но ведь защита была сброшена вручную обслуживающим персоналом после появления взрывов в каналах реактора до основного взрыва на нём. Отсюда также вытекает абсурдность обвинения персонала станции и в том , что он вывел защиту по снижению уровня в барабан – сепараторах. Это могло привести к срыву насосов, обеспечивающих теплосъём с реактора и послужить причиной его взрыва. Никакого прекращения расхода теплоносителя через активную зону ректора, причиной которого могла быть кавитация насосов из-за низкого уровня в барабан – сепараторах, вплоть до самого взрыва не было, как я указывал выше, снижение расхода привело бы неминуемо к срабатыванию защиты по превышению мощности. Абсурдно звучит обвинение персонала и в том, что он вывел защиту по аварийному охлаждению активной зоны реактора ( САОЗ ). Как я указал выше – никакого снижения расхода через активную зону реактора вплоть до самого взрыва не было, а САОЗ подключается только тогда, когда прекращается расход охлаждающей воды через реактор. То есть САОЗ подал бы воду в реактор, если бы он не был отключён, только после основного взрыва на реакторе, масштабы трагедии в этом случае с большой вероятностью могли бы возрасти многократно.
Я умышленно опустил ситуацию на вспомогательном оборудовании атомной станции, так как считаю важным только то, что происходило на ректоре: его мощность, физика активной зоны реактора, , разные предложения, внедрённые в алгоритмы управления и контроля научно – исследовательским отделом станции под руководством сотрудников института Курчатова., расход и параметры теплоносителя, теплотехника, термодинамика, гидромеханика активной зоны. . Из написанного следует, что я обвиняю через 25 лет после аварии Правительственную комиссию СССР в умышленном сокрытии причин Чернобыльской трагедии. Это выглядело бы не естественно, если бы я её не обвинял в этом сразу же после опубликования выводов по аварии и представления отчёта в МАГАТЭ. Я уже тогда высказывался за то, что истинными виновниками трагедии являются представители института Курчатова, члены правительства по принадлежности, члены ЦК КПСС – заведующего сектором атомной энергетики Копчинского. Хочу обратить внимание, что мною все перечисленные ведомства были предупреждены о предстоящей аварии еще за два года до неё, но выводов никто не сделал. Боясь огласки моих предупреждений о предстоящей аварии меня приглашали после аварии и в Правительство, и в ЦК КПСС, и на тех.совет институтов Курчатова и НИКИЭТА. Я думаю всем понятно, если бы моя точка зрения на предстоящую аварию и мои предложения необходимые для безопасной работы реактора были ошибочны, со мной бы никто не разговаривал – это факт. Как следует из письма Филимонцева Ю.Н. члена коллегии Минатомэнерго СССР начальника ГлавАЭСРБМК на этих совещаниях давали ответы на интересующие меня вопросы, кроме того, мне рассказывали по каким направлениям идет реконструкция АЭС с реакторами РБМК и освещались вопросы как устраняются те недостатки, которые я отмечал ранее, и я остался удовлетворён результатами бесед, как написано в одном из писем от 28.08.87 года №11-695/13 Ю.Н. Филимонцева – мы всегда говорили на разных языка и я никогда не оставался доволен результатами бесед. Какое лицемерие! Я ещё за два года перед аварией указывал не только недостатки, но вносил предложения, которые могли бы не допустить трагедию, и которые внедряли в практику безопасной эксплуатации АЭС только после аварии. Без моего согласия академический институт ИАЭ им. Курчатова присваивал чужую интеллектуальную собственность – ведь у них было моё письмо с моими предложениями – чистый воды плагиат. Абсурдно утверждение Филимонцева о том, что академики двух ведущих академических институтов отвечали на мои вопросы и рассказывали мне по каким направлениям идет реконструкция АЭС. Кто в это может поверить? Что же обсуждалось на этих встречах? Уже после аварии по распоряжению ЦК КПСС состоялся тех. совет двух указанных выше академических институтов, на котором должны были заслушать меня. Но меня на этот тех. совет не допустили, не выписали пропуск. Начальник отдела реакторов РБМК института ИАЭ им. Курчатова Калугин перехватывает меня на проходной института и ведет меня по понятным причинам не на тех.совет, который должен состояться в институте, а на одну из дач рядом с институтом, где якобы должен состояться тех. совет. На этом импровизированным тех. совете присутствовали с института им. Курчатова Калугин, который отвечал на мои предложения указанные мною за два года до аварии, внедрение которых позволило бы не допустить Чернобыльскую трагедию и принятые безоговорочно в практику эксплуатации чернобыльских реакторов после взрыва на Чернобыле. Обращаю внимание, что письмо моё институтом было сохранено. Только авария заставила Министерство атомной энергетики СССР внедрить мои предложения - нового академики придумать ничего не могли. На тех. совете также присутствовал и директор института им. Курчатова Румянцев, будущий министр атомной энергетики России- это он утвердил ответ на моё письмо , составленный Калугиным. И были ещё два представителя с НИКИЭТа. В узком кругу, вместо рекомендованного тех. совета, зачитывались мои предложения с обоснованием и сравнивали с тем, что было в ответе на моё письмо. В итоге я слышал только: «Ответы с института на мои предложения в письме были даны не по существу, и мои предложения уже внедрили в практику эксплуатации реакторов, как коллективный итог работы многих специалистов, усилия которых были направлены на ликвидацию последствий Чернобыльской трагедии и повышения безопасности АЭС.» Всё было так. Дополнительно отмечаю, что представитель НИКИЭТа умышленно провоцировал меня на скандал, чтобы выставить меня скандалистом, такой опыт академикам не занимать. Провоцировал меня он по существу одного из алгоритмов, указанных в моём письме, как приводящий к аварии, и этот алгоритм был записан в регламент реактора. Но Калугин его быстро осадил, который боялся огласки ситуации.
На совещании в Глав. АЭСРБМК присутствовали начальник главка Ю.Н. Фили-монцев и главный инженер Иванов, и я. Иванов не проронил за всё время ни единого слова, а Филимонцев показал мне настоящий цирк. Он так же, как на тех. совете, зачитывал мои предложения, а сам постоянно прыгал на стуле, хлопал себя руками по ушам и восклицал: » Да как они могли так нарушать?» Учитывая такое поведение, можно сделать вывод, что Филимонцев не понимал физику Чернобыльского реактора, а именно, Чернобыльский реактор с той топливной загрузкой эффективно эксплу-атировать, не выводя его в некоторых случаях в ядерно – опасный режим, с большой вероятностью взрыва, нельзя. А не знать этого, он не имел право, ведь до Чернобыль-ской аварии он был главным инженером на Курской АЭС, и там реактор эксплуатиро-вался в таких же режимах. У всех реакторов был один научный руководитель.
В беседе с заведующим сектора атомной энергетики ЦК КПСС Копчинским Г.А., ввиду разговора на разных языках и бесполезности разговора по вопросу Чернобыль-ской аварии, я прервал её досрочно. После взрыва реактора я указывал на него, как на основного виновника аварии. До аварии он был зам. главного инженера по науке на Чернобыльской АЭС, и это он ввел практику необдуманных экспериментов, которые проводились, к слову сказать, не грамотными специалистами. После своего ухода оставил вместо себя не компетентных специалистов: Лютова, Гобова, Крят. Они старательные, услужливые, но не этими качествами в первую очередь должны обладать специалисты – атомщики. Из указанного выше, можно сделать вывод – все заседания были организованы с целью выяснить, как я мог абсолютно точно обосновать будущую аварию и нет ли здесь элемента случайности или какого-то совпадения, а также не допустить огласки, так как к аварии тогда было приковано внимание всего мира. Я уже лет 25 не был на атомных станциях с РБМК, но у меня есть есть основания утверждать, что в некоторых ситуациях реакторы и сейчас выводятся в ядерно опасные режимы, а как следствие существует опасность взрыва, подобного Чернобыльскому. Но прошу заметить, я не могу утверждать точно без посещения АЭС с реакторами Чернобыльского типа, могу только предполагать. Обращаю внимание, что один из Чернобыльских реакторов, а в России их больше 20, взорвался через 10 лет успешной, можно сказать, триумфальной эксплуатации, и взорвался он при эксплуатации в штатном режиме, на пульте управления никаких отклонений не было. Если конечно не указать на то, что в какой – то момент выпали сигналы по снижению расхода на мнемо табло отклонений, а это выпадает часто и не о чём ещё не говорит, тем более не говорит, что сорвали насосы. А персонал в подобных ситуациях по регламенту должен принимать меры при наличии сигнала и признаков его. Как только пошли взрывы в каналах, то есть появились признаки сигналов, так сразу же была сделана попытка сбросить защиту кнопкой, но было уже поздно, да и делать это было нельзя таким способом, регламент не оговаривал действия персонала в подобной ситуации.. Стержни стали опускаться в активную зону, и вместо того, чтобы глушить реактор, они стали превращать его в ядерную бомбу.
Была и другая причина у членов Правительственной комиссии, работа которой корректировалась всё тем же представителем ЦК КПСС Копчинским, скрывать Чернобыльскую катастрофу. Большинство из них были в той или иной степени причастны к контролю за эксплуатацией и проектированием реакторов РБМК. Обвинить себя они не могли и переложили всю ответственность на эксплуатационный персонал станции. Я уже указывал выше, как реактор превращается в ядерную бомбу при перемещении стержней безопасности вниз. Но эта ситуация происходит не всегда , а только при определённом физическом состоянии активной зоны реактора. И эта ситуация мною была указана за два года перед аварией в письмах в академию наук СССР, Госатомэнергонадзор, правительству СССР, но выводы не были сделаны своевременно. После аварии рассматривались три варианта Чернобыльской трагедии, составленные в трёх ведомствах. Выбран был один из них, на мой взгляд самый неудачный и не выдерживающий никакой критики вариант, главное чтобы основным виновником аварии в этом варианте был эксплуатационный персонал, но не чиновники и представители науки, предупреждённые мною о предстоящей аварии ещё за два года до неё (в 1984 году).
Ошибаться – дело человеческое, а не признаваться в своих ошибках – дьявольское. Могу ли я рассчитывать сейчас, что можно доказать, что Чернобыльская авария, представлена всему миру не так , как она произошла на самом деле? Конечно, могу. Можно уничтожить моё письмо с предупреждением о ней, можно похоронить результаты всех бесед со мной в разных инстанциях в кабинетах Москвы, но у меня сохранились письма, в которых я предупреждал о предстоящей аварии, и ответы с разных ведомств. Можно найти в оперативных журналах Чернобыльской атомной, где я указывал о симптомах аварии, я могу указать на рационализаторские предложения представителей науки, внедрив которые, был подготовлен взрыв на реакторе. Можно вспомнить, продекларированные утверждения советских учёных о новом взгляде на активную зону реактора и критическую массу. Где этот новый взгляд и с какой целью всё это декларировалось?
Я отдаю себе отчёт в том, что обвинения представителей науки, выдвигаемые мною, серьёзны. Напрашивается вывод, можно ли доверять контроль, эксплуатацию, монтаж, проектирование АЭС в России таким представителям? Конечно нельзя. Может ли Россия с такими специалистами построить ещё два десятка атомных станций и безаварийно их эксплуатировать в ближайшее время? Конечно нет. Надо ли ставить под контроль общественности таких специалистов и создаваемые ими детища? Конечно надо. Надо ли, чтобы правда о Чернобыле стала достоянием всех? Конечно надо не только для того , чтобы Чернобыль не повторился, но и для того, чтобы реабилитировать людей, обвинённых напрасно в угоду конъюнктуре. Имею ли я право поставить вопросы, указанные выше, если получив отписки с разных ведомств на мою науку безопасно эксплуатировать АЭС с реакторами канального типа и непринятии необходимых и достаточных мер, предложенных мною, со стороны чиновников, ответственных за безаварийную работу реакторов, если я собрал семью и покинул Припять за два года до аварии? Конечно, имею, как специалист, как гражданин, желающий сделать всё, чтобы авария не повторилась. Имели ли право представители академической науки на Ленинградской атомной обкатывать мои предложения без меня уже после аварии? Конечно же не имели, даже потому, что они неправильно истолковывали мои предложения даже после аварии. У них был свой, какой-то новый, доселе неизвестный взгляд на активную зону реактора. Они считали, что стержни безопасности всегда при движении вниз на 1 метр с верхнего концевика разгоняют реактор, но это не так. Всё зависит от физического состояния активной зоны реактора, об этом я писал в своих письмах.
У многих может возникнуть сомнения по поводу указанного выше. Почему я , если теоретически обосновал предстоящую аварию и обратился с предложениями, не мог предотвратить её? Как понять учёных – физиков, объяснявших Чернобыльскую аварию не так, как я предлагал, но направления по которым они осуществляли реконструкцию АЭС с реакторами РБМК базировались исключительно на моих предложениях. Обо всём этом я напишу на другой страничке этого блога. Так что продолжение следует. Задачи, поставленные мною, трудно разрешимы в нашей России, если я буду действовать в одиночку. Поэтому всех желающих помочь мне, просьба связаться по интернет почте: valeramail.ru@rambler.ru, телефон 8(861) 252-86-55. Всем буду очень признателен.
Была и вторая причина у советских учёных скрыть истинные причины аварии. Масштабы трагедии велики и мировое сообщество могло потребовать от СССР прекратить эксплуатацию ядерных реакторов Чернобыльского типа, ввиду их повышенной эксплуатационной ядерной опасности. С этой целью авария на Чернобыльской атомной объяснялась с позиций идентичности аварии на Американской атомной в Пенсильвании на Тримайл Айленд.
Можно ли сравнивать эти две аварии. Уверенно утверждаю, нельзя. Это не только разные реакторы по конструкции, по эффектам реактивности, но самое главное – это реакторы двух разных государств. Там людей эвакуировали из опасной зоны, когда возникла только предпосылка к аварии, у нас же после взрыва, когда горели топливо и графит, при этом топливо радиоактивно распадалось, на улицах играли дети и люди шли на Первомайскую демонстрацию. В Пенсильвании даже не было взрыва активной зоны реактора, в Чернобыле был. На Тримайл – Айленд действительно прекратился теплосъём с активной зоны реактора и реактор был остановлен. Но за счёт остаточных тепловыделений образовывался пузырь гремучей смеси и сдувался в результате проводимых мероприятий, правда, он тоже мог в любой момент взорваться, но у них была возможность с ним бороться. У нас же, реактор до самого взрыва находился на мощности, равной мощности остаточных тепловыделений американского реактора , и в нашем варианте циркуляция теплоносителя через активную зону реактора осуществлялась 8-ю циркуляционными насосами и прекратилась только после взрыва реактора – насосы естественно каветируют, то есть прекратят охлаждение активной зоны, после разрушения контура циркуляции в результате взрыва. В Америке на атомной станции готовились к взрыву, у нас реактор эксплуатировался в штатном режиме, именно в том режиме, который был рекомендован институтом Курчатова. – так он эксплуатировался много лет, и ни у кого и в мыслях не было, что он может взорваться. После взрыва эксплуатационный персонал кричал во весь голос, что они делали всё правильно, что они не понимают , почему так произошло?
Всё по порядку. Персонал обвинили в том, что он вывел из действия защиту реактора по превышению мощности. Утверждаю, что эту защиту вывести из действия нельзя, , так как вывод указанной защиты равносилен срабатыванию защиты на реакторе – то есть его нельзя эксплуатировать, выводы Правительственная комиссия СССР не выдерживают никакой критики. Вот для чего нужно была подписка о не разглашении ситуации на реакторе. По факту, как я предполагаю, была выведена локальная защита по превышению мощности, без которой десятки советских реакторов несколько лет успешно эксплуатировались без взрывов. Особо обращаю внимание на то обстоятельство, что поднимать мощность Чернобыльского реактора с той топливной загрузкой после останова с любой мощности, без вывода локальной защиты по превышению мощности нельзя, а как следствие нельзя и обвинять персонал станции в отключении этой защиты. Из этого следует, что при наличии защиты по превышению мощности любое незначительное снижение расхода через реактор, привело бы к его остановке по превышению мощности из – за положительного парового эффекта реактивности. Но ведь защита была сброшена вручную обслуживающим персоналом после появления взрывов в каналах реактора до основного взрыва на нём. Отсюда также вытекает абсурдность обвинения персонала станции и в том , что он вывел защиту по снижению уровня в барабан – сепараторах. Это могло привести к срыву насосов, обеспечивающих теплосъём с реактора и послужить причиной его взрыва. Никакого прекращения расхода теплоносителя через активную зону ректора, причиной которого могла быть кавитация насосов из-за низкого уровня в барабан – сепараторах, вплоть до самого взрыва не было, как я указывал выше, снижение расхода привело бы неминуемо к срабатыванию защиты по превышению мощности. Абсурдно звучит обвинение персонала и в том, что он вывел защиту по аварийному охлаждению активной зоны реактора ( САОЗ ). Как я указал выше – никакого снижения расхода через активную зону реактора вплоть до самого взрыва не было, а САОЗ подключается только тогда, когда прекращается расход охлаждающей воды через реактор. То есть САОЗ подал бы воду в реактор, если бы он не был отключён, только после основного взрыва на реакторе, масштабы трагедии в этом случае с большой вероятностью могли бы возрасти многократно.
Я умышленно опустил ситуацию на вспомогательном оборудовании атомной станции, так как считаю важным только то, что происходило на ректоре: его мощность, физика активной зоны реактора, , разные предложения, внедрённые в алгоритмы управления и контроля научно – исследовательским отделом станции под руководством сотрудников института Курчатова., расход и параметры теплоносителя, теплотехника, термодинамика, гидромеханика активной зоны. . Из написанного следует, что я обвиняю через 25 лет после аварии Правительственную комиссию СССР в умышленном сокрытии причин Чернобыльской трагедии. Это выглядело бы не естественно, если бы я её не обвинял в этом сразу же после опубликования выводов по аварии и представления отчёта в МАГАТЭ. Я уже тогда высказывался за то, что истинными виновниками трагедии являются представители института Курчатова, члены правительства по принадлежности, члены ЦК КПСС – заведующего сектором атомной энергетики Копчинского. Хочу обратить внимание, что мною все перечисленные ведомства были предупреждены о предстоящей аварии еще за два года до неё, но выводов никто не сделал. Боясь огласки моих предупреждений о предстоящей аварии меня приглашали после аварии и в Правительство, и в ЦК КПСС, и на тех.совет институтов Курчатова и НИКИЭТА. Я думаю всем понятно, если бы моя точка зрения на предстоящую аварию и мои предложения необходимые для безопасной работы реактора были ошибочны, со мной бы никто не разговаривал – это факт. Как следует из письма Филимонцева Ю.Н. члена коллегии Минатомэнерго СССР начальника ГлавАЭСРБМК на этих совещаниях давали ответы на интересующие меня вопросы, кроме того, мне рассказывали по каким направлениям идет реконструкция АЭС с реакторами РБМК и освещались вопросы как устраняются те недостатки, которые я отмечал ранее, и я остался удовлетворён результатами бесед, как написано в одном из писем от 28.08.87 года №11-695/13 Ю.Н. Филимонцева – мы всегда говорили на разных языка и я никогда не оставался доволен результатами бесед. Какое лицемерие! Я ещё за два года перед аварией указывал не только недостатки, но вносил предложения, которые могли бы не допустить трагедию, и которые внедряли в практику безопасной эксплуатации АЭС только после аварии. Без моего согласия академический институт ИАЭ им. Курчатова присваивал чужую интеллектуальную собственность – ведь у них было моё письмо с моими предложениями – чистый воды плагиат. Абсурдно утверждение Филимонцева о том, что академики двух ведущих академических институтов отвечали на мои вопросы и рассказывали мне по каким направлениям идет реконструкция АЭС. Кто в это может поверить? Что же обсуждалось на этих встречах? Уже после аварии по распоряжению ЦК КПСС состоялся тех. совет двух указанных выше академических институтов, на котором должны были заслушать меня. Но меня на этот тех. совет не допустили, не выписали пропуск. Начальник отдела реакторов РБМК института ИАЭ им. Курчатова Калугин перехватывает меня на проходной института и ведет меня по понятным причинам не на тех.совет, который должен состояться в институте, а на одну из дач рядом с институтом, где якобы должен состояться тех. совет. На этом импровизированным тех. совете присутствовали с института им. Курчатова Калугин, который отвечал на мои предложения указанные мною за два года до аварии, внедрение которых позволило бы не допустить Чернобыльскую трагедию и принятые безоговорочно в практику эксплуатации чернобыльских реакторов после взрыва на Чернобыле. Обращаю внимание, что письмо моё институтом было сохранено. Только авария заставила Министерство атомной энергетики СССР внедрить мои предложения - нового академики придумать ничего не могли. На тех. совете также присутствовал и директор института им. Курчатова Румянцев, будущий министр атомной энергетики России- это он утвердил ответ на моё письмо , составленный Калугиным. И были ещё два представителя с НИКИЭТа. В узком кругу, вместо рекомендованного тех. совета, зачитывались мои предложения с обоснованием и сравнивали с тем, что было в ответе на моё письмо. В итоге я слышал только: «Ответы с института на мои предложения в письме были даны не по существу, и мои предложения уже внедрили в практику эксплуатации реакторов, как коллективный итог работы многих специалистов, усилия которых были направлены на ликвидацию последствий Чернобыльской трагедии и повышения безопасности АЭС.» Всё было так. Дополнительно отмечаю, что представитель НИКИЭТа умышленно провоцировал меня на скандал, чтобы выставить меня скандалистом, такой опыт академикам не занимать. Провоцировал меня он по существу одного из алгоритмов, указанных в моём письме, как приводящий к аварии, и этот алгоритм был записан в регламент реактора. Но Калугин его быстро осадил, который боялся огласки ситуации.
На совещании в Глав. АЭСРБМК присутствовали начальник главка Ю.Н. Фили-монцев и главный инженер Иванов, и я. Иванов не проронил за всё время ни единого слова, а Филимонцев показал мне настоящий цирк. Он так же, как на тех. совете, зачитывал мои предложения, а сам постоянно прыгал на стуле, хлопал себя руками по ушам и восклицал: » Да как они могли так нарушать?» Учитывая такое поведение, можно сделать вывод, что Филимонцев не понимал физику Чернобыльского реактора, а именно, Чернобыльский реактор с той топливной загрузкой эффективно эксплу-атировать, не выводя его в некоторых случаях в ядерно – опасный режим, с большой вероятностью взрыва, нельзя. А не знать этого, он не имел право, ведь до Чернобыль-ской аварии он был главным инженером на Курской АЭС, и там реактор эксплуатиро-вался в таких же режимах. У всех реакторов был один научный руководитель.
В беседе с заведующим сектора атомной энергетики ЦК КПСС Копчинским Г.А., ввиду разговора на разных языках и бесполезности разговора по вопросу Чернобыль-ской аварии, я прервал её досрочно. После взрыва реактора я указывал на него, как на основного виновника аварии. До аварии он был зам. главного инженера по науке на Чернобыльской АЭС, и это он ввел практику необдуманных экспериментов, которые проводились, к слову сказать, не грамотными специалистами. После своего ухода оставил вместо себя не компетентных специалистов: Лютова, Гобова, Крят. Они старательные, услужливые, но не этими качествами в первую очередь должны обладать специалисты – атомщики. Из указанного выше, можно сделать вывод – все заседания были организованы с целью выяснить, как я мог абсолютно точно обосновать будущую аварию и нет ли здесь элемента случайности или какого-то совпадения, а также не допустить огласки, так как к аварии тогда было приковано внимание всего мира. Я уже лет 25 не был на атомных станциях с РБМК, но у меня есть есть основания утверждать, что в некоторых ситуациях реакторы и сейчас выводятся в ядерно опасные режимы, а как следствие существует опасность взрыва, подобного Чернобыльскому. Но прошу заметить, я не могу утверждать точно без посещения АЭС с реакторами Чернобыльского типа, могу только предполагать. Обращаю внимание, что один из Чернобыльских реакторов, а в России их больше 20, взорвался через 10 лет успешной, можно сказать, триумфальной эксплуатации, и взорвался он при эксплуатации в штатном режиме, на пульте управления никаких отклонений не было. Если конечно не указать на то, что в какой – то момент выпали сигналы по снижению расхода на мнемо табло отклонений, а это выпадает часто и не о чём ещё не говорит, тем более не говорит, что сорвали насосы. А персонал в подобных ситуациях по регламенту должен принимать меры при наличии сигнала и признаков его. Как только пошли взрывы в каналах, то есть появились признаки сигналов, так сразу же была сделана попытка сбросить защиту кнопкой, но было уже поздно, да и делать это было нельзя таким способом, регламент не оговаривал действия персонала в подобной ситуации.. Стержни стали опускаться в активную зону, и вместо того, чтобы глушить реактор, они стали превращать его в ядерную бомбу.
Была и другая причина у членов Правительственной комиссии, работа которой корректировалась всё тем же представителем ЦК КПСС Копчинским, скрывать Чернобыльскую катастрофу. Большинство из них были в той или иной степени причастны к контролю за эксплуатацией и проектированием реакторов РБМК. Обвинить себя они не могли и переложили всю ответственность на эксплуатационный персонал станции. Я уже указывал выше, как реактор превращается в ядерную бомбу при перемещении стержней безопасности вниз. Но эта ситуация происходит не всегда , а только при определённом физическом состоянии активной зоны реактора. И эта ситуация мною была указана за два года перед аварией в письмах в академию наук СССР, Госатомэнергонадзор, правительству СССР, но выводы не были сделаны своевременно. После аварии рассматривались три варианта Чернобыльской трагедии, составленные в трёх ведомствах. Выбран был один из них, на мой взгляд самый неудачный и не выдерживающий никакой критики вариант, главное чтобы основным виновником аварии в этом варианте был эксплуатационный персонал, но не чиновники и представители науки, предупреждённые мною о предстоящей аварии ещё за два года до неё (в 1984 году).
Ошибаться – дело человеческое, а не признаваться в своих ошибках – дьявольское. Могу ли я рассчитывать сейчас, что можно доказать, что Чернобыльская авария, представлена всему миру не так , как она произошла на самом деле? Конечно, могу. Можно уничтожить моё письмо с предупреждением о ней, можно похоронить результаты всех бесед со мной в разных инстанциях в кабинетах Москвы, но у меня сохранились письма, в которых я предупреждал о предстоящей аварии, и ответы с разных ведомств. Можно найти в оперативных журналах Чернобыльской атомной, где я указывал о симптомах аварии, я могу указать на рационализаторские предложения представителей науки, внедрив которые, был подготовлен взрыв на реакторе. Можно вспомнить, продекларированные утверждения советских учёных о новом взгляде на активную зону реактора и критическую массу. Где этот новый взгляд и с какой целью всё это декларировалось?
Я отдаю себе отчёт в том, что обвинения представителей науки, выдвигаемые мною, серьёзны. Напрашивается вывод, можно ли доверять контроль, эксплуатацию, монтаж, проектирование АЭС в России таким представителям? Конечно нельзя. Может ли Россия с такими специалистами построить ещё два десятка атомных станций и безаварийно их эксплуатировать в ближайшее время? Конечно нет. Надо ли ставить под контроль общественности таких специалистов и создаваемые ими детища? Конечно надо. Надо ли, чтобы правда о Чернобыле стала достоянием всех? Конечно надо не только для того , чтобы Чернобыль не повторился, но и для того, чтобы реабилитировать людей, обвинённых напрасно в угоду конъюнктуре. Имею ли я право поставить вопросы, указанные выше, если получив отписки с разных ведомств на мою науку безопасно эксплуатировать АЭС с реакторами канального типа и непринятии необходимых и достаточных мер, предложенных мною, со стороны чиновников, ответственных за безаварийную работу реакторов, если я собрал семью и покинул Припять за два года до аварии? Конечно, имею, как специалист, как гражданин, желающий сделать всё, чтобы авария не повторилась. Имели ли право представители академической науки на Ленинградской атомной обкатывать мои предложения без меня уже после аварии? Конечно же не имели, даже потому, что они неправильно истолковывали мои предложения даже после аварии. У них был свой, какой-то новый, доселе неизвестный взгляд на активную зону реактора. Они считали, что стержни безопасности всегда при движении вниз на 1 метр с верхнего концевика разгоняют реактор, но это не так. Всё зависит от физического состояния активной зоны реактора, об этом я писал в своих письмах.
У многих может возникнуть сомнения по поводу указанного выше. Почему я , если теоретически обосновал предстоящую аварию и обратился с предложениями, не мог предотвратить её? Как понять учёных – физиков, объяснявших Чернобыльскую аварию не так, как я предлагал, но направления по которым они осуществляли реконструкцию АЭС с реакторами РБМК базировались исключительно на моих предложениях. Обо всём этом я напишу на другой страничке этого блога. Так что продолжение следует. Задачи, поставленные мною, трудно разрешимы в нашей России, если я буду действовать в одиночку. Поэтому всех желающих помочь мне, просьба связаться по интернет почте: valeramail.ru@rambler.ru, телефон 8(861) 252-86-55. Всем буду очень признателен.
С уважением Валерий Поляков.
Уважаемый посетитель, Вы зашли на сайт как незарегистрированный пользователь.
Мы рекомендуем Вам зарегистрироваться либо войти на сайт под своим именем.
Мы рекомендуем Вам зарегистрироваться либо войти на сайт под своим именем.
Информация
Посетители, находящиеся в группе Гости, не могут оставлять комментарии к данной публикации.
Посетители, находящиеся в группе Гости, не могут оставлять комментарии к данной публикации.