Психология выживших в катастрофе

М.М.Решетников, проф., ректор Восточно-Европейского института психоанализа, Санкт-Петербург

Проблема выживших в условиях катастроф до последнего времени рассматривалась,  преимущественно, как сугубо психологическая или гуманитарная. Изучались вопросы социально-психологической поддержки этих категорий населения, их реабилитации и реадаптации. Имеющая не так много исторических аналогов катастрофа на Саяно-Шушенской ГЭС (17.08.2009) настоятельно потребовала пересмотра этих традиционных подходов.


Возможно, излагаемая позиция кому-то покажется недостаточно деликатной, так как речь пойдет о той потенциальной угрозе, которую представляют не только выжившие в катастрофе, но и те сотрудники руководящего состава и специалисты обеспечения ГЭС, которые в тот день были вне объекта и даже вне данного региона.

Прежде всего, следует упомянуть чрезвычайно значимую специфику ситуации. В отличие от авиационных, железнодорожных или иных катастроф, весь персонал ГЭС является не разрозненной группой людей - случайно оказавшихся вместе «в нехорошем месте в недобрый час», а составляют неотъемлемую часть погибших, с которыми они были связаны многолетними профессиональными, дружескими и родственными узами.

Вторая специфика. Учитывая сложность данного технического объекта, квалификацию сотрудников и ряд дополнительных экономических составляющих, нет никакой возможности одномоментной замены всех тех, кто по счастливой случайности в этот день не был задействован, и все эти люди продолжают функционировать в качестве операторов различного уровня, включая высшее звено, на том же техническом объекте повышенной опасности.

А полученные психические травмы развиваются по стандартному сценарию. Не имеет смысла напоминать уже ставшие классическими и выдержавшие проверку временем научные положения о психических травмах. Они хорошо известны, но нередко значимыми аспектами этиологии и патогенеза посттравматических расстройств  пренебрегается. Психотравмирующее воздействие «может оказать любое событие, которое вызывает мучительное чувство ужаса, страха, стыда, душевной боли…». Но именно чувства вины и стыда являются самыми патогенными, особенно, для тех, кто выжил или избежал опасности. К типичным проявлениям посттравматического расстройства при этом добавляется ощущение, что эта «вторая», доставшаяся по некоему счастливому жребию жизнь, не так уж ценна, что проявляется в пренебрежении к состоянию психического и физического здоровья, в склонности к депрессиям, алкоголизации, наркомании, экстремальному поведению и т.д. А любые негативные высказывания в адрес погибших (включая признание, что именно их ошибки стали причиной трагедии) могут провоцировать ярко выраженные эксплозивные реакции (внезапные приступы раздражительности и злобности, сопровождающиеся иногда агрессивными действиями), которые могут проявляться в индивидуальном или групповом варианте. Реакция на психическую травму имеет очень широкий диапазон реагирования: от немедленного развития яркой психопатологии до ее стертых и вялотекущих форм, включая варианты отставленного эффекта – «вдруг» проявляющегося через многие годы и даже десятилетия в форме тяжелых психических расстройств.

Описание реакции на психическую травму человека,  который мог быть только свидетелем, а не участником тех или иных трагических событий дал один из классиков современной психиатрии Эмиль Крепелин в 1900 г.

«За последние десятилетия выяснилось, что не только после тяжелых, но и после совсем незначительных несчастных случаев, иногда даже без того, чтобы имело место пора­нение, могут остаться постоянные, даже с течением времени усиливающиеся расстройства, которые, в общем, представляют из себя смесь подавленности, плаксивости и слабоволия с неприятными ощущениями, болями и расстройством движений. Головные боли, чувство головокружения, слабость, дрожание, напряженность мышц, неуверенность дви­жений…, расстройства походки, необычные неприятные ощущения и боли всякого рода мешают ему [больному] постоянно… Настроение подавленное, плаксивое или угрюмое, раздраженное. К сильному напряжению воли больные не способны, очень быстро устают при всяком задании, и малодушно прекращают свои попытки после безуспешных усилий».

Положения о периодах «собственной работы горя», а также описание клиники и стадии развития посттравматического психического расстройства хорошо известны специалистам.

Но, возвращаясь к событиям на СШ ГЭС, представляется целесообразным напомнить, что речь идет не о нескольких счастливцах, выживших в условиях катастрофы, а обо всем персонале ГЭС. Относится ли сказанное к каждому из них? Безусловно, нет. Вероятность развития посттравматического стрессового расстройства (ПТСР) у перенесших психическую травму, по данным различных авторов, составляет от 10 до 50%. При этом у 40% от последней группы обычно наблюдается прогредиентное, «инкурабельное» (прогрессирующее неизлечимое) течение ПТСР. Еще от 10 до 20% посттравматических пациентов составляют лица с интермитирующим (прерывным) течением и отсроченным началом. Кроме мучительных для личности симптомов продолжающегося душевного страдания, ПТСР сопровождается существенным снижением  уровня интеллектуальных и сенсомоторных функций, объема и качества внимания и памяти (по всем этим показателям ухудшение на 40-60%). Все это приводит к резкому падению эффективности любой деятельности, росту ошибочных реакций и аварийности (в среднем – в 2-3 раза).

Безусловно, это предполагает необходимость усиленного внимания к состоянию психологической сферы и систематического контроля уровня профессиональной пригодности всех участников подобных событий. Нет сомнений, что собственные психологические службы ГЭС и АЭС озабочены этой проблемой. Но ведь и сами сотрудники психологических служб принадлежат к категории лиц, перенесших тяжелейшую психическую травму, и связаны тесными корпоративными (в прямом смысле – кровными) узами с теми, кого они по долгу службы должны обследовать, наблюдать и из кого выявлять непригодных.

Не стоит даже упоминать о таких «малозначимых» (для обыденной жизни) факторах, как высокая уязвимость объективности таких психологических служб, особенно относительно руководителей высшего звена, которым эти службы подчинены и от которых зависят.

Второй блок ГЭС, как известно, «трясло» уже около 10 лет. Вне сомнения, персонал и сотрудники знали об этом, и испытывали обоснованный страх (ежедневно). Об этих страхах психологическая служба ГЭС, безусловно, докладывала руководству, которое традиционно считало главным – «не снижать показатели», что в итоге стоило 75 жизней и более 60 млрд. непредвиденных расходов из бюджета страны.

Говоря об этих руководителях, целесообразно еще раз подчеркнуть их особую роль и чрезвычайно важную специфику: именно они несут самый значительный груз ответственности, в том числе – окрашенный виной за то, что не смогли предвидеть или предотвратить; от них, гораздо более чем от всех остальных, зависит эффективность и слаженность работ по ликвидации аварии; они, также как и все остальные – относятся к категории лиц, перенесших психическую травму с высокой вероятностью развития посттравматической психопатологии; они же традиционно остаются вне какого-либо психологического контроля и сопровождения.

Напрашивается достаточно очевидный вывод. Для всех подобных технических и энергетических систем повышенной опасности требуется внешняя психологическая служба и такая же внешняя психолого-психиатрическая экспертиза. С единым руководством и прямым подчинением головному центру, никак не связному с теми структурами, где действуют подразделения объектовой психологической службы.

За последние десятилетия в стране сформировались десятки новых психологических служб: МЧС РФ, МО РФ, МВД РФ, ГУИН, Федеральной таможенной службы, множество разрозненных служб ГЭС и АЭС и т.д. Количество действующих в стране психологов на сегодняшний день сравнимо с общим объемом персонала в системе здравоохранения. Но по-прежнему нет единого центра, единого методического руководства, отсутствуют стандарты подготовки и переподготовки специалистов, нет единого инструментария и каких-либо унифицированных критериев оценки состояния и профессиональной пригодности тех людей, безопасность деятельности которых (для себя и для других, иногда – десятков тысяч других) эти психологи призваны обеспечивать. А, кроме того – нет адекватного контакта с психиатрами, которые, в отличие от психологов, имеют право на установление диагноза и обоснование противопоказаний к занятиям тем или иным видам деятельности.

Назад

Материалы из архива