Тема глобализма претерпела удивительную метаморфозу. В семидесятые годы в разговорах о глобализации, о глобальных проблемах цивилизации присутствовала доминанта гуманистического глобализма. Это тревога была связана с катастрофическим экологическим загрязнением планеты, с угрозой ядерной войны. Это так же была тревога, полная христианской сострадательности, тревога за миллионы нищенствующих в мире. Наконец, это была тревога о продовольственной безопасности нашей планеты. Повторяю, все это были гуманистические тревоги.

Это все было характерно для гуманистического сознания семидесятых годов. Иными словами, когда говориться о глобализме семидесятых, имеется в виду беспокойство человечества по поводу обострения глобальных проблем.

Нечто иное подразумевают под глобализмом сегодня. Удивительно, как изменился общественный климат. Сегодня здесь очень мало тревоги. Не о тревоге идет речь. Тема глобализации сегодня преподносится в какой-то вкрадчиво банальной упаковке. Когда говорят о глобальном, подразумевают взаимозависимый, взаимосвязанный мир, мир глобальной экономики, с единым мировым рынком, с единым информационным пространством. Имеется в виду, что и экономика, и средства массовой информации сделали мир взаимосвязанным, поместив нас в единое мировое поле. Что происходит где-нибудь в Зимбабве, тут же откликается, скажем, в Москве, в Вашингтоне и т.д. Таковы эти банальные темы современного глобализма.

Но затем в упаковку этой банальности нам подкладывают содержание совершенно нетривиальное и даже, я бы сказал, тайное. А именно: в глобальном мире якобы устарела такая вещь, как национальный суверенитет, глобальный мир - это мир, в котором национальные государства, обладающие полным суверенитетом, являются вообще анахронизмом. Вытекает это, конечно, из того аргумента, что в первую очередь устарел суверенитет в экономической области, что  глобальная экономика - это такая экономика, где экономические решения не могут приниматься национальным правительством,   поскольку экономика зависит от международных центров, а рынок есть единый, глобальный и открытый. Всякие же попытки национальных правительств вмешиваться в дела этого рынка, каким-то образом управлять им, сообразуясь с национальной экономикой, являются морально предосудительным протекционизмом. Отсюда, нам говорят, в глобальном мире национальный суверенитет устарел в политике.

И такое понимание глобализма влечет за собой некие выводы, над которыми следовало бы поразмышлять.

Мы привыкли говорить о национальных элитах. Сторонники же нового глобализма предлагают иную трактовку элиты - наднацинальную. В климате новейшей эпохи быть элитой - значит не связывать себя с национальной, "туземной" элитой,  а  быть составной частью мирового истеблишмента, который где-то в Давосе или в других местах на закрытых собраниях решает судьбы мира.

Процесс так называемой модернизации и вестернизации, как правило, и начинается с того, что той или иной национальной элите говорят примерно то же самое, что когда-то говорили нашему Генеральному Секретарю: вы такие достойные, рафинированные, образованные люди, тем более что многие из вас в совершенстве знают английский язык. Поэтому вам нужно мыслить не провинциально (то есть категориями служения народу), а глобально, по логике глобального мира, по логике глобального рынка, который безошибочно отбирает наилучших. Таким образом, B утрачивается такое количество элиты, как обращенность к собственному народу и собственным избирателям.

Так, удивительным образом в устах сторонников современного глобализма столкнулись две лексики. С одной стороны, традиционная для Запада лексика правого демократического государства, приоритета прав народа, который назначает, отзывает, переизбирает своих правителей. С другой стороны, утверждения, будто бы B сегодня любая национальная элита есть часть глобальной элиты и ее ответственность перед глобальной элитой значительно превышает ответственность перед собственным населением. Таковы, дескать, законы глобального мира.

Фактически эта позиция означает отрицание демократии, политического суверенитета народа, ибо глобальную элиту никто не избирал. И господ в Давосе, которые решают судьбу в том числе и нашей экономики, мы с вами не избирали. Таким образом, демократическая презумпция выборности элиты полностью исключается. Национальный контроль над деятельностью элит также не действует.

Мировую элиту никто не избирал. В лучшем случае она кооптируется той или иной частью национальной элиты своей страны. И тогда эта кооптированная элита отчитывается не перед собственными избирателями, а перед своими собратьями по классу, перед мировым глобальным интернационалом, что совершенно недопустимо.

Надо посмотреть правде в глаза и признать, что глобальная элита - это та элита, которая дистанцировалась от собственного населения и работает по собственной логике.

Говоря о глобальной элите, следует отметить естественный примат в ней экономической элиты. В глобализованном мире рынок наделен правами той инстанции, которая бракует худших и выбирает лучших. Соответственно, экономической элите придается непропорционально большое значение. Все ресурсы становятся мировой стоимостью, экономическая рациональность довлеет над всеми другими ее разновидностями, будь то рациональность политическая или духовная. А значит, экономическая элита диктует свою волю всем остальным элитам.

Нас убеждают в том, что рынок должен быть тотальным, что все может продаваться: товары, ресурсы, политические решения чиновничества и т.д. Но если политик перестает руководствоваться общественными ценностями, защищать идеалы и превращается в банального эксперта, услуги которого продаются, то рано или поздно он обязательно попадает в услужение к богатым, к тем, кто лучше всего заплатит за угодные решения.

После того, как возникает рынок политических решений,  которые кто-то заказывает и оплачивает, мировая экономическая элита подминает под себя все остальное. А великий принцип разделения властей перестает действовать.

Кроме формального деления на исполнительную, законодательную и судебную власть имеет место более глубокое деление на экономическую, политическую и духовную власть, которые ни в коем случае не должны смешиваться. Если представитель духовной власти - поэт, трибун, национальный пророк - продается, то это уже не поэт, не пророк. Духовная власть по своей идее не должна работать по законам экономической власти. Отсюда и вытекает цивилизованное деление экономической, политической и духовной власти. Однако в условиях глобального рынка это деление исчезает.

Сегодня заново возникает вопрос об элитах. Кто они и какие? Современные элиты делят на местные - вождей местечкового типа - и на ту глобальную элиту, которая на различных саммитах решает судьбы мира. И в этом разделении уже нет места национальным элитам в едином национальном пространстве, где различные этносы, народности собирали единую политическую нацию. Это форма модерна - тоже торжество архаики.

Проблема заключается в том, как побороть эту архаику, как заново сформировать элиту, ответственную перед своими избирателями, перед своими народами.