Долгая бушерская командировка

Загорелый, темноволосый  с чуть заметной сединой, легкая небритость … Михаила Евгеньевича Прозоровского, руководителя представительства ФГУП ЦНИИ КМ «Прометей» на АЭС "Бушер", легко принять за жителя Ирана, страны, откуда он только что приехал и куда мечтает  побыстрее возвратиться снова.   Коренной петербуржец, он теперь с трудом переносит холодный, влажный питерский климат. В ноябре 1994-го он вместе с группой своих коллег из «Прометея» приехал на стройку проводить предварительное обследование оборудования АЭС по контракту с «Зарубежатомэнергостроем».  Думал, пробыть  в Иране года три, а живет уже четырнадцатый.  С бушерским старожилом  беседует журналист Надежда Королева.

- Михаил Евгеньевич, любая стройка начинается не только с первого колышка, вбитого в землю, но и с организации управления процессом строительства. Как в этом плане обстоят дела на   Бушерской АЭС?

- На площадке три дирекции: дирекция ЗАО «Атомстройэкспорт». или АСЭ, дирекция  строящейся АЭС  и дирекция управления строительства «Атомэнергострой». Дирекция АСЭ осуществляет общее руководство строительством, определяет кадровую политику,  контролирует исполнение договоров, распоряжений. 

На дирекцию строящихся АЭС, ее возглавляет Павел Георгиевич Капырин, возложена функция ввода в эксплуатацию АЭС. Только спустя пять лет стало понятно, как все эти три  структуры могут взаимодействовать  между собой. А сначала, должен честно признаться, была чехарда. Как только заработала триединая система, все встало на свои места.

- С чем вы связываете изменения?

- В последние три года во многом благодаря начальнику управления по Ирану, вице-президенту «Атомстройэкспорта» Владимиру Николаевичу Павлову строительные работы на Бушерской АЭС начали вестись организованно, в спокойной, деловой атмосфере решаются любые вопросы. Владимир Николаевич – талантливый руководитель, он знает  Бушер изнутри, до того как стать начальником управления АСЭ,  руководил на иранской площадке субподрядной монтажной организацией. У меня, да и у большинства моих коллег, сложились прекрасные отношения с начальником управления дирекции АСЭ - Игорем Федоровичем Мезениным.  Это абсолютно открытый человек для обсуждения всех наших проблем.

- А какие из них самые главные?

- Безусловно, финансирование. Особенно остро эта проблема заявила о себе с начала прошлого года. С февраля 2007 года практически прекратилось финансирование АЭС. По разным причинам и под разными предлогами не заключались договора, не подписывались акты выполненных работ. Летом на стройке оставалось человек 800. Буквально по 40 человек каждый день уезжали из Бушера.  Все мы, и я, и представители других субподрядных организаций, находились, мягко говоря, в непростом положении.  Дома, в России, начальство с нас спрашивает деньги за выполненные работы, возмущается:  чего, дескать, вы там, в этом Бушере, делаете, если деньги не платят. И иранцы выражают недовольство срывом сроков строительства.

Такая неритмичная работа выбивала из колеи. Я с лета не мог вызвать специалиста из «Прометея» для анализа химсостава сталей. На станции вообще не было человека, который бы делал такой анализ.  По этой причине мы не могли обеспечить ни входной контроль, ни качество сварки. Вопрос стоял с лета, а специалист  приехал только в ноябре. Работы накопилось столько, что ему пришлось остаться здесь  на Новый год вместо того, чтобы праздновать его с семьей дома.

- То было летом. А сейчас?

- Появились объективные свидетельства улучшения атмосферы, в том числе и с финансированием. Два договора на выполненные «Прометеем» работы уже подписаны, еще три готовятся к подписанию. Строительная площадка в Бушере заиграла.  Еще в начале  прошлого года везде были ямы, рытвины, ухабы, Сейчас практически  всюду асфальт, на 80 процентов все покрашено.

- Известно, что китайцы очень щепетильны в вопросах контроля за работой наших специалистов. А каковы в этом отношении персы?

- Они пошли по несколько иному пути -  наняли нашу  внешнеторговую организацию ФГУП «ВО БЕЗОПАСНОСТЬ»  для контроля за нашей работой. Со специалистами этого  ФГУП мы теперь согласовываем каждую фитюлечку. Но нас это особенно не задевает. А в 1994 году персы просто не знали, что контролировать. А теперь те люди, которых мы учили,  вызывают нас к себе, запрашивают научно-производственную документацию. Хотя мы сейчас добились, что вся техническая документация более низкого уровня персам дается для информации

- Насколько обучаемы, восприимчивы к новому иранские атомщики?

- Они очень быстро усваивают знания и стремятся взять их у наших специалистов по максимуму. Те, кого мы обучили, затем  уезжают в Тегеран. Поэтому на строительной площадке постоянно появляются новые люди. Персам  достаточно два-три года поучиться под руководством опытных наставников, и их  перемещают на более высокую должность.

- То есть кадровая текучка среди иранских специалистов большая?

-
Это не текучка, а естественное продвижение по кадровой лестнице. Все закономерно: люди готовят себе смену и уходят.

- Как Вы оцениваете перспективы атомной энергетики, атомного образования в Иране?

- В Иране есть исследовательский центр, производятся услуги по обогащению. Лично я  был только в Университете Тегерана, но никаких  установок там не видел. Меня удивило,  что иранские студенты изучают российские нормы безопасности.

- На Бушерской АЭС используются тоже наши нормы?

- В главном документе - контракте на строительство, специально оговорено, что используются только российские нормы.

- Михаил Евгеньевич, вернемся к впечатлениям  тринадцатилетней давности.  Какой вы увидели Бушерскую АЭС, когда приехали  туда в первый раз?

- Горы оборудования, покрытого ржавчиной, со следами  ударов от авиабомб. Все без сертификатов. То есть совершенно непонятно было, что это за материалы,  каков их состав, ресурс эксплуатации, можно ли  интегрировать немецкую сталь в российские технологии. На эти и многие другие вопросы предстояло ответить нам, материаловедам.

- Сталкивались ли прежде вы и ваши коллеги-материаловеды с подобного рода задачами?

- Нет. «Прометей» проделал на Бушерской АЭС уникальную работу – мы создали концепцию интеграции немецких материалов, написали технические решения по их использованию. Получился толстенный отчет. Но сначала надо было идентифицировать сталь. Причем  для каждой единицы оборудования идентификация проводилась отдельно, отдельно подбирался российский аналог.  Потому что в правилах АЭС написано, что каждый материал должен иметь сертификат.  Дело в том, что немецкая сталь очень сложная и необычная по своему составу. У немцев другая система легирования. У нас легирование  никелем с добавлением  хрома,  у них - никелем с добавлением  меди. Необходимо не только допустить немецкую сталь к эксплуатации, но еще и разработать технологию ремонта – технологию сварки.

- С какого объекта начались восстановительные работы?

- С реакторного отделения. Во время боевых действий сильно пострадала защитная оболочка реакторного отделения. Она вся была в дырах. Бетонная двухметровая оболочка (гермозона) вообще отсутствовала. Персы хотели срезать верхушку защитной оболочки. Мы настояли на том, чтобы сделать локальный ремонт, потому что требования к форме реакторного отделения очень высокие. Посмотрите на фотографии, и вы увидите, что форма  крыши реакторного отделения  полусферическая, напоминает чем-то форму иранских мечетей. Нам хотелось сохранить национальный колорит. Работа по восстановлению защитной оболочки реакторного отделения была первой, по ней можно было судить, что нам делать с другими материалами.

- Дальше материаловедческие проблемы решались уже легче?

- Легче, но не легко. Перед нами стояла задача  максимально сохранить имеющееся оборудование, коммуникации и создать новые, сопряженные с ними. Составить соответствующим образом в контайменте парогенераторы, реакторы, подвести трубопроводы – это серьезная  инженерная работа. Но она подразумевала, прежде всего, исследования, не сугубо научные, а практические - исследования состояния трубопроводов, всего того, что хранится на складе. Это была огромная работа огромного количества организаций. Мы были на подряде у семи или восьми организаций.  Если выражаться футбольной терминологией, то «Прометей» - это полузащитник, связующее звено между  конструкторами и монтажниками. Мы способствовали тому, чтобы все конструкторские решения осуществлялись в нужное время нужным образом. Мы  и по сей день выполняем эту роль.. Недавно, например, поставили целую серию переходов для стыковки российских труб с немецкими через интегрированные проходки. Мы сделали эти переходники на своем малом предприятии. Поставили их  в Иран, разработали технологию сварки и технологическое решение о допустимости использования этих переходников.

- А не дешевле и быстрее было бы построить заново АЭС, чем ее достраивать?

- Россия, насколько я знаю, предлагала такой вариант.  Но Иран на это не пошел.

 - Влажный морской климат Ирана наверняка  предъявляет особые требования к защите материалов от коррозии?

- В условиях иранского климата даже нержавеющая сталь ржавеет. Специалисты «Прометея» разработали проект покраски станции, сейчас они как раз заканчивают эти работы. Кроме покраски, существует протекторная защита - на оборудование, находящееся в морской воде, ставятся жертвенные аноды, которые принимают на себя электрический потенциал.

- С материалами все ясно, а как люди на АЭС, особенно россияне, чувствуют себя в непривычном климате?

- Летом к двум часам дня. когда только начинались монтажные работы и система кондиционирования еще не функционировала,  температура внутри контаймента достигала 60 градусов.  А по строительным лесам надо подниматься на купол на высоту 30-35 метров. Ножками! Там  лифта нет. Утром, пока прохладно, взбираешься наверх при температуре 22-24 градуса, а спускаешься при 30 градусах  и выше. Если без перчатки прикоснулся к металлоконструкции, ожог обеспечен. В трубопроводе и вовсе дышать нечем, запросто можно умереть. Это к вопросу о хорошей жизни в Бушере.

Те, кто бывал в Китае на строительстве Тяньваньской АЭС, говорят, что Китай, по сравнению с Ираном – это рай. Там вы живете в комфортабельных гостиницах в центре города, а в Иране мы живем в специально построенном для строителей городке, огороженном колючей проволокой. Поэтому очень важен психологический климат. Сейчас он хороший во многом благодаря Владимиру Николаевичу Павлову.

- Значит, ваше общение с местным населением сведено к минимуму?

- Мы общаемся только с иранскими специалистами и только по мере необходимости на производственных совещаниях. Общаться с местным населением – значит подвергать свою жизнь риску. Приведу такой случай. Поехали мы как-то с ребятами на экскурсию в Исфаган. Я отстал от группы, засмотревшись на красивый пейзаж около одного селения, достал фотоаппарат и начал фотографировать. Вдруг подбегает ко мне мужчина-перс и чуть ли не с кулаками набрасывается на меня, пытаясь ударить по фотоаппарату. Я ничего понять не могу. Наконец по отрывочным фразам, жестам понял, что он принял меня за фотографа, снимающего иранских женщин, которые стояли неподалеку от меня. Пришлось показать кадры в фотоаппарате, после этого мы расстались с моим «недругом» мирно.

В начале моей командировки отношение к русским было очень настороженное. Сейчас оно изменилось в лучшую сторону. Когда мы приехали в Бушер в начале 90-х, иранцы  Новый год как праздник не отмечали.  А теперь в каждом городе есть елка. Во всех витринах магазинов стоят елки.

Но посещать жилища персов нам запрещено. И это правильно. Слишком разный у нас менталитет, бытовая и религиозная культура. Другое дело, поиграть в футбол с иранцами. Но о распитии спиртных напитков даже речи быть не может. В Иране за распитие 24 удара плетью полагается.

- Действует?

- Я не видел пьяных иранцев ни разу на улицах. И водка в Иране не продается.

 - Сочувствую вашему брату?

- А мы нашли выход из положения - научились делать в домашних условиях отменный коньяк. У меня есть свой рецепт изготовления этого напитка. Я настаиваю его на коре дуба, мой друг, он родом из Сибири, – на кедровых орешках. Приезжайте – угостим.

назад

Материалы из архива